№ 1 (1293), январь 2012
Продолжение. Начало в предыдущем номере.
Профессор Э. Д. Грач, завкафедрой скрипки, член жюри трех (X, XI, XII) конкурсов им. Чайковского
– Эдуард Давидович, как Вы оцениваете прошедший XIV конкурс имени Чайковского?
– Прежде всего присоединяюсь к мнению моих коллег, уже высказанному на страницах «Российского музыканта». Конкурс Чайковского – не просто российский конкурс, но это – московский конкурс. Я глубоко убежден в этом. Конкурс имени Чайковского – неделим, все четыре номинации должны состязаться в Москве.
Мне также совершенно непонятно, как московская профессура могла быть выброшена из всех жюри?! Исключение составляет Михаил Воскресенский, который вошел в состав жюри пианистов. Но этого явно недостаточно. А остальные специальности почему оказались обделены? Почему обидели педагогов Московской консерватории – великого вуза, где формировалась русская исполнительская школа? Более того, мне думается, что на конкурсе, проходящем в России, в отборочное жюри должен быть включен хотя бы один представитель страны-организатора.
– Может, Россию у скрипачей представлял Борис Кушнир?
– Я с большим уважением отношусь к этому музыканту, но он, работая в Вене, представляет сейчас Австрию. А я хотел бы видеть профессора Московской или Петербургской консерватории, который бы следил, чтобы не ущемлялись права российских участников.
– Как Вы оцениваете финалистов с точки зрения скрипичной «школы», их технологической оснащенности?
– С этой точки зрения меня больше всего устроила игра Эрика Сильбергера, получившего пятую премию. Найджел Армстронг, обладатель четвертой премии, которого я знаю и по конкурсу в Буэнос-Айресе, был изобретателен в современной пьесе, но, тем не менее, не показался мне полноценным финалистом. Что касается Сергея Догадина, то, несмотря на его безусловную талантливость, у него много недостатков. Тут еще непочатый край работы. И жюри это тоже услышало – ведь первую премию ему не дали.
Я удивлен, что попал в финал скрипач Итамар Зорман из Израиля, так сладко, жирно сыграв Концерт Моцарта! Ему, как мне показалась, ближе современная музыка. Не случайно он выбрал на финал Концерт Берга. А когда он на гала-концерте лауреатов вновь сыграл Моцарта – медленную часть концерта, то стиль его интерпретации, качество звука, вкус не соответствовали этому композитору и его эпохе.
А вот Джехье Ли мне понравилась на всех турах. Я уверен, что в финале могли бы быть и другие достойные скрипачи. Состав участников на XIV конкурсе имени Чайковского был крепкий.
– У скрипачей существенно изменилась программа. Как Вы прокомментируете нововведения?
– Мне кажется, что при составлении программы конкурса были положительные идеи, которые потом превратились в отрицательные. Первоначально должны были быть все пять концертов Моцарта, позже осталось три. Почему-то два ре-мажорных концерта из программы исчезли, а появился… концерт Бетховена. Чем провинились два концерта Моцарта?! Трудно сказать. Наверное тем, что совпали по тональности с концертом Бетховена, который написан для скрипки и… симфонического оркестра. То есть его надо играть в финале! Редко кто решается на это, но тот, кто выбирает концерт Бетховена – смелый человек. Мне некогда сказала легендарная Ида Гендель: «Не помню ни одного случая, чтобы с концертом Бетховена кто-то получал высокую премию». И как вообще концерт Бетховена можно сравнивать с концертами Моцарта? Другой стиль, другие задачи…
Равно, как мне показалось, что исключать некоторые сольные скрипичные сонаты Баха – соль-минорную или ля-минорную – недальновидно. Конечно, любой Бах сложен, но, с моей точки зрения, аккордовая техника наиболее трудна как раз в ля-минорной фуге! К сожалению, имя ответственного за эти «действия» осталось в тайне для музыкальной общественности. Московская консерватория в очередной раз была отстранена и от этих вопросов…
– Еще одно новшество: в этот раз на финальный тур приехали новые члены жюри…
– На больших конкурсах бывает, что какой-то член жюри, выдающийся музыкант, приезжает и судит только в финальном прослушивании. Так делал Иегуди Менухин, к примеру. В то же время в этой ситуации оценивать очень трудно. Ведь в финале остаются только участники, выбранные другими судьями. Как они играли до этого, новые члены жюри не знают и должны по результатам только одного прослушивания распределить конкурсантов по лауреатским местам. И вот чем кончилось в этот раз: несмотря на строгий регламент, первую премию не дали! Я почти убежден, что если бы Анне-Софи Муттер, Юрий Башмет, Максим Венгеров или Леонидас Кавакос участвовали в жюри других туров, то в финал вышли бы иные участники и была бы первая премия. Были достойные конкурсанты, которые остались за бортом. А так выбора не было. И уважаемые музыканты, члены жюри, первую премию не увидели.
– А Ваше мнение?
– Я считаю решение жюри в данном раскладе абсолютно правильным: первой премии в этом финале не было! Более того, я уверен, что на таких больших конкурсах, как брюссельский – имени королевы Елизаветы или московский – имени Чайковского, нужно, чтобы в финал пропускалось 12 человек, как раньше. Ну хотя бы восемь. В прошлый раз было шесть. Но пять человек – видите, к чему это приводит!
Подводя итог, должен заметить, что мы каждый раз от конкурса Чайковского ждем какой-то революции, каких-то открытий, что вот-вот произойдут перемены и тогда… Но увы… Конкурс – очень сложная вещь, особенно в сфере искусства. В жюри сидят люди с разными вкусами, критерии оценок не связаны с секундами, метрами. Это не спорт, и к талантам нужен бережный и гибкий подход.
Беседовала
профессор Е. Д. Кривицкая
Профессор С. И. Кравченко, завкафедрой скрипки, член жюри трех (XI, XII, XIII) конкурсов им. Чайковского
– Сергей Иванович, каково Ваше мнение о прошедшем конкурсе Чайковского? Какое участие приняла в нем Московская консерватория?
– В этом году Петербург захотел потянуть одеяло на себя, и мы знаем почему. Организаторы надеялись на то, что Большого зала не будет (своевременное завершение ремонтных работ было для них не очень радостным). Несомненно, они хотели бы забрать себе все! И в дальнейшем, я думаю, эти потуги не прекратятся. Конечно, благодаря интенсивной деятельности А. С. Соколова, нам удалось отстоять половину конкурса – это большая победа. Но то, что решили «оторвать» конкурс от Московской консерватории, – принципиальное нарушение его традиций. Все-таки у нас консерватория имени Чайковского, Чайковский – один из первых профессоров. И почему тогда Петербург? А кто-то решит перенести конкурс в Киев, где есть консерватория имени Чайковского. Во всем этом есть какая-то амбициозность…
– Регламент также был нарушен?
– Нарушения были просто вопиющими. Во-первых, было объявлено, что в жюри не будет педагогов, даже тех, кто имеет хоть какую-нибудь педагогическую работу в любом учебном заведении мира, – только исполнители, которые не преподают. Однако это условие совершенно не было выполнено: в жюри сидели педагоги и играли их ученики. В результате (не хочу называть фамилии) было несколько членов жюри, чьи ученики вышли в финал. Это не лезет ни в какие ворота! Декларация оказалась обычной подтасовкой фактов. Вспоминаю о своем председательском опыте в жюри юношеского конкурса Чайковского. У нас было редкое единодушие, связанное с тем, что ни у одного члена жюри не было своего ученика – участника конкурса. И этого достаточно.
– Что Вы скажете о предварительном прослушивании в записи?
– Считаю, что это неправильно – все должно происходить «живьем». Во-первых, очень различается качество аудиозаписи; во-вторых, даже видео при нашей современной технической оснащенности можно так скомпоновать, подставить чужой звук – что никто и не догадается. И часто, чтобы не возникло конкуренции, «отрезаются» очень талантливые люди: это делается и по кассетам, и после I тура – лучше «убрать» сразу, чтобы не очень был бы «выставлен», чтобы публика не полюбила. Убрать со II, III туров значительно сложнее.
Однако тут же встает другой вопрос: почему кассеты отбирались где-то за рубежом? Это же наш конкурс! Мы что, не доверяем своим музыкантам, должны куда-то ехать и спрашивать их мнения?! Все это, по меньшей мере, очень непатриотично. Я сам много езжу, и, что бы ни говорили, нельзя сравнивать уровень отечественных музыкантов с теми, кто работает за рубежом (даже с бывшими нашими). Вообще мне очень не нравится такая тенденция – шарканье, снимание шляп перед теми, кто на Западе. Я понимаю, если бы это было при Петре, когда в России ничего не было… Подобная тенденция говорит о сознательной политике, направленной на уничтожение наших преимуществ перед другими государствами.
– Были ли существенные изменения в программе и как Вам обязательная пьеса?
– Программа тоже была перекроена: почему-то концерты игрались не подряд, как раньше, а сначала были концерты Моцарта, потом романтические. В общем, пытались все сделать не так, как было у нас, а по принципу «мы против всех ваших идей, постулатов и прочее». А пьеса Корильяно – это музыка, рассчитанная на дешевую популярность местного значения. Но при чем тут Чайковский?! К сожалению, сейчас такая мода…
– Удалось ли Вам кого-нибудь послушать?
– Я принципиально не хотел ездить. У меня тоже участвовала очень сильная девочка, иностранка, которую «убрали» по кассете. Послушал только заключительный концерт по ТV – в общем, жалкое зрелище. Не зря не было первой премии, хотя хозяин этого конкурса был не доволен, т. к. нарушился регламент. На нарушение пошли из-за того, что не было достойных. Их подвела избранная система – приглашать членов жюри только на III тур. А те, кто прослушал такой финал, первую премию подписывать не захотели.
– Как Вы относитесь к идее проведения конкурса без председателя?
– Опыт других международных конкурсов показывает, что председатель должен быть. Например, на двух последних конкурсах имени Энеску в Бухаресте члены жюри пошли по другому пути: они тянут жребий, кто будет председателем. Есть конкурсы, где председатель избирается тайным голосованием. Все-таки председатель – это не только «глушитель» жюри: ведь кто-то должен смотреть за порядком. Бывает, что кто-то в жюри настроен категорически и с ним нужно разговаривать, разъясняя ситуацию. Другое дело, есть конкурсы, где председатель собирает баллы, потом уходит; сам считает, затем объявляет результат; говорит, где надо подвести черту. Это тоже не очень верно: надо доверять членам жюри, называть баллы участников после каждого тура.
Приведу еще один пример. Есть конкурс имени Брамса в Австрии. Правила очень просты и напоминают спортивные состязания, но имеют под собой определенную логику: 5 членов жюри, 6-бальная система оценки, которая дается сразу же после выступления участника по двум категориям – технической оснащенности и музыкальности. Все происходит на глазах у публики – тут труднее сделать что-то тайком. В конце делается анализ работы каждого члена жюри и выставляется его «общий балл». Если у кого-то этот балл резко отличается от остальных – его больше не приглашают.
– Можно ли сказать, что итоги этого конкурса не объективны?
– Мне трудно судить. Зная, что представляют собой другие участники, думаю, что они должны были пройти в финал вместо победивших. Но это бывает: когда есть две противоборствующие группы, проходят третьи, которые, как правило, слабее. Еще беда в том, что сейчас потеряны личности в жюри. Вспоминаешь тех, кто сидел на первых конкурсах – Давид Ойстрах, Леонид Коган, Ефрем Цимбалист, Константин Мострас, Дмитрий Цыганов… Они не могли ронять свое имя и достоинство…
Беседовала
доцент М. В. Щеславская
В следующем номере «РМ» выступит завкафедрой фортепиано профессор М. С. Воскресенский.
