Человек не утративший чувства собственного достоинства…

Острожная тетрадь

Жанр острожной поэзии, как разновидность народного творчества в русской литературе, существует едва ли не со времен Ивана Грозного. Прираставшее Сибирскими землями Московское царство нуждалось в местах не столь отдаленных на вновь завоеванных территориях с суровым климатом. Где же, как ни там создавать остроги для «перевоспитания» оппозиционных режиму бояр и их челяди?

Уже в ту пору появляются типичные и для более поздних эпох образы. Это «бесконечно долгий, этап» по которому гонят в неволю, лишенных прав и состояния, бедолаг, избежавших казни. Это «сырая темница» или «подземный рудник». Замечу, что заложенная тираном Грозным традиция лишать и гнать по этапу дожила, в общем-то, без изменений до середины ХХ века! Так что пласт общественного сознания, затронутый острожной песней, более чем глубокий.

Однако, настоящий оставивший след в общественном сознании всплеск острожной поэзии-песни, исследователи относят к началу Х1Х века и связывают это явление с волной репрессий по отношению к участникам выступления на Сенатской площади, названных позднее Декабристами. Появление за острожными стенами Акатуя и Нерчинска людей образованных не могло не повлиять на стилистику и направленность острожного творчества. Людям, вообще, присуще творчество в самых даже казалось бы невыносимых условиях. В этом кроется и один из секретов выживаемости политических ЗК в более поздние эпохи. Отголоски острожного фольклора мы слышим и в творчестве Пушкина, обращался к нему и Лермонтов. Помяловский, Кольцов, Алексей Толстой, Лев Николаевич Толстой – имен маститых литераторов черпавших сюжеты в острожных песнях и балладах немало.

Эпоха войн и революций, повлекшая крушение Империи и создание ее модернизированной формы СССР, востребовала новую форму острожного содержания, значительно умножившихся по сравнению с царскими временами оппозиционеров и недовольных. Так появилось Главное управление лагерей (ГУЛАГ). Миллионы прошедших эту Сталинскую форму «социальной защиты» граждан сформировали в обществе комплекс вины перед теми, кто был без вины осужден и отбывал срок за колючей проволокой. Отсюда и последующая популярность такой разновидности острожной песни, как «блатной шансон».

В лагерях оказывались люди разной степени одаренности и образованности,

что тоже влияло на уровень творческого осмысления происходящих в лагере событий. Ведь лагерь, по сути дела, это микро уровень, микро модель тоталитарного общества. Поэтому все, что происходило в лагере являлось типичным для несвободного общества в целом. Мне кажется очень важным то, что последующие эпохи: крушения СССР, появление новых тенденций в мире и на пост-советском пространстве,- не стерли остроты проблем затрагивающихся в острожно-лагерном фольклоре. Мы продолжаем жить в тени рухнувших памятников. А многие и сегодня ностальгируют по «сильной руке хозяина». Тем важнее и актуальнее становятся свидетельства той поры, дающие нам пищу к размышлениям. В конце концов, пора бы нам уже выучить уроки истории и перевернуть страницу учебника написанного товарищем Сталиным!

Вместе с тем, эпоха Гулага породила множество схожих сюжетов и мифологических лагерных персонажей – типажей. Это, например, сюжет о восстании в лагере. Или образ «хозяина» – начальника лагеря или всей страны. Типичны для таких песен образы непокорных ЗК, отрицающих любую возможность сотрудничества с режимом. Или, напротив, так называемых «ссученных» ЗК идущих в услужение «хозяину». Произведения, отбывавших, почти пожизненные сроки авторов, как правило, не записывались. Они передавались в устной форме от автора к автору от исполнителя – к исполнителю. Многие из них наивны и литературно слабы. Есть пара тройка канонических текстов типа «Окурочек» или поэма «Товарищ Сталин вы – большой ученый», «Письмо к товарищу Ленину» и т.п.

Сюжет лагерного восстания бродил в устных пересказах по лагерям и пересылкам, начиная с конца 40-х прошлого века. Это связано с тем, что в тот послевоенный период в Лагеря были брошены многие тысячи прошедших фронт штрафников или военнослужащих побывавших в немецком плену. Отголоски этого творчества людей прошедших ад фронта и угодивших в чистилище лагеря докатились до нашего времени.

Не так давно мне в руки попал список поэмы неизвестного ЗК о событиях в таежном лагере, примерно в 1947-50-м году. Рукописный вариант лагерного творчества, как я говорил уже выше, достаточно редок. Поэтому мой друг, подполковник Виктор Романчук, многие годы, служивший в управлении внутренней безопасности Департамента пенитициарных заведений РМ, к которому после очередного «шмона в зоне» этот список попал, передал его мне. У Виктора за годы службы собралась интереснейшая коллекция подобных произведений. Но столь обширный по объему материал мы увидели впервые.

Поэма была написана с множеством стилистических ошибок и литературных ляпов в типичной для лагерного автора манере. И все же, что-то в ней было такое, что заставило меня взяться за редактуру первичного уровня. В отличие от всех ранее виденных мной текстов в этом списке прозвучал явный политический контекст. Обычно, лагерные поэмы не содержат критики «хозяина». Они взывают к нему, как к высшему суду справедливости, уповая на милость власти. Здесь же власть, «хозяин», были представлены в исключительно негативном античеловеческом виде. Искренняя боль и протестные мотивы неизвестного автора меня покорили. Мы попытались с Виктором установить личность человека причастного к написанию этого списка, но кроме смутных кличек и общих данных ничего не нашли. Видимо годы надежно укрыли в своей толще подробные биографические данные автора списка. Но есть основания полагать, что это выходец из наших краев, репрессированный примерно в 1947 году житель Левобережной стороны, уроженец Григориопольского или Дубоссарского района по фамилии Мокрак или «Мокрый» в лагерном варианте. Осужден он был по 58 статье Тираспольским отделом МГБ. Вот и все, что мы смогли накопать об авторе.

Очевидно, что это был настоящий лагерный «мужик», человек не утративший чувства собственного достоинства. Что примечательно, в изначальном списке не было любования блатной романтикой, столь характерной для нынешних современных стилизаций этого жанра. А это свидетельствует о том, что автор не был уголовником.

Так или иначе, завершив первичную редактуру поэмы, выстроив связный сюжетный ряд, я показал ее моему старшему коллеге поэту – публицисту, прошедшему во время оное «Школу Гулага» – Борису Мариану.

Борис Тихонович, ознакомившись с текстом, также отметил эту нехарактерную для творчества ЗК протестную, антисталинскую направленность поэмы. «По долгу памяти, берусь довести ее до ума!» – сказал он, и через некоторое время мы уже увлеченно просматривали, перечитывали достаточно объемный текст…

Что у нас получилось в итоге судить тебе уважаемый наш читатель.

Михаил Лупашко

ЗАКОН-ТАЙГА*

(лагерная легенда)

1.

Двадцатый век, 1.

Тайга и тишь

Да небеса и ветер –

Острожный край зверья и птиц,

Где солнце скупо светит.

Здесь ель – таежная краса

Протягивает лапы,

Шумят безбрежные леса,

Когда ведут этапы.**

Тропа старателей давно

Здесь просекой сменилась,

Здесь жизнь тупик,

глухое дно –

Не уповай на милость.

Коль просто ЗЭК ты,

не «блатарь»

Из касты уголовной, -

Ты будто на ветру фонарь

И лодка в море словно.

Не важен срок, не важен год,

Раз прибыл по этапу,

Тебя, браток, погибель ждет,

Живут здесь лишь по блату.

Стань черной мастью,

жри людей,

Сумей к ворам прибиться,

*Мы сохранили название оригинала, догадавшись, что безымянный автор вдохновился лагерной поговоркой: «Закон – тайга, прокурор – медведь».

*** Здесь и далее «этап» – группа заключенных, следующих под конвоем к месту отбытия срока, либо в пересыльно –сортировочный лагерь.

И срок пройдет твой веселей. 2.

И жизнь твоя продлится.

Начальник лагеря – майор,

Красивый, толстомордый,

Два ордена, почетный знак –

Ну, прямь, – артист народный!

В заградотряде* получил

Он все свои награды

За то, что по своим строчил

Устраивал засады.

Но не такие, как майор,

Что в спину нашим били,

Сломали Гитлеру хребет

К Берлину шит прибили.

Парнями от сохи прибит

Во славу Сталинграда

Олегов щит, славянский шит –

Тот, что из Цареграда.

Повержен враг

и Третий Рейх

Утоплен в водах Шпрее…

Но у начальничков страны

Опять свои затеи.

Не нужен вольный им народ –

Разведчики, танкисты…

А вдруг оружие возьмет –

*Заградотряды, состоявшие из войск НКВД, затем МГБ, располагались во второй линии фронта и закрывали путь к отходу с передовой, открывая огонь по, отступавшим без приказа.

Хотя чекистами мы их 3.

Назвали не по праву –

Ведь и Дзержинскому они

Подсыпали отраву.

Начальничков подлейший сонм,

Тот партократов выброс,

Что революцию украл

И продавал на вынос!

Наследник ихний – секретарь

С пятном на головешке

Страну довел, сказали б встарь,

До ручки нет, до ножки.

Но не о нем сегодня речь –

Иные нынче темы…

Таежный край, проклятых встреч

Все чаял перемены.

Все годы долгие войны

В бараках, на лежанках,

Сражались в карты блатари

С конвойными в кожанках.

Пока народ на всех фронтах

Копал врагу могилу,

Блатная кость жила в тылу,

Под водочку кутила.

У них был свой блатной закон:

Вор красть – и только должен,

Пить, жрать да фраеров гонять,

Но воевать – негоже.

Нельзя трудом себя ломать,

Когда ты вор в законе*,

*«Коронованный вор» - авторитет в преступном мире. Известна непримиримая вражда воров и «сук» – то есть заключенных воровской масти. Сотрудничающих с администрацией лагеря.

Блатной свой статус поднимай. 4.

Особенно на зоне!

Там по ночам ворье – зверье

Все чифири* гоняет,

В очко, бывает, до утра

Жизнь чью-то проиграет.

А жизнь…

У ЗЭКА** что за жизнь

Без права переписки,

Когда отнимут у него

Его родных и близких?!

2

Однажды ночью в тот барак,

Где паханы чефирят,

Пришла малява***: так и так,

Идет этап «четыре».

«Четыре» – ссученный этап,

Ментовская подмога…

Нет, красной зоне не бывать –

Медвежья тут берлога!

Такой тревожный разговор

В бараке происходит…

Этап по просеке идет

И к лагерю подходит.

Конвой и псы бегут быстрей,

От голода аж, воют –

Конвой неделю ел сухпай****

А ЗЭК-и – шишки с хвоей.

* «Чефир» – напиток из крепчайшего чая. **«ЗЭКА» – сокращенное, лагерное «заключенный». ***«Малява» – секретная воровская записка – послание. **** «Сухпай» – сухой паек, походная норма питания конвойных войск НКВД, МГБ.

«Зачем мне столько *доходяг!» - 5.

Расстроился начлага,

Этап, встречая у ворот,

Под пролетарским флагом.

Мне и полплана не дадут

Хоть задери им гриву,

А в области меня вздрючнут,

На общем парт- активе!

Как высшей меры приговор,

Был план лесоповала –

Лишь каждый пятый выживал

Стоит конвой, стоит этап,

«Хозяин»** строй обходит,

Среди усталых серых лиц

Знакомые находит…

«Так это ты, Санек «Блатарь»!

Я помню в сорок третьем

На фронт ты попросился сам –

Героем думал, встретим,

А ты, гляжу я, снова к нам,

Но контрой, судя по статьям?»

С усмешкой горькой отвечал

Тот ЗЭК с нашивкой – 200:

«Вину я кровью искупил,

Да видно, быть нам вместе.

Хозяин наверху решил,

Что с нас вина не снята.

Да весь этап у нас такой –

Все с фронта, из штрафбата»***

———————————————–

*«Доходяга» – крайне истощенный ЗЭК. ** «Хозяин» – начальник зоны, в общем смысле «Хозяин страны –

Сталин». *** «Штрафбат» – штрафной батальон – подразделение, сформированное из заключенных и нарушивших Устав военнослужащих.

Майор качает головой: 6.

«Веселые денечки!»

И дал команду, чтоб конвой

Развел людей по точкам.

Майор – он парень не простой,

И время будь иное,

Он был бы славный, в доску свой,

Да сел в седло чужое.

В том тридцать первом злом году

Партейцы из столицы,

Чтобы согнать народ в колхоз,

Пришли в его станицу.

А он мальчишка, выдал им,

Кто где таил пшеницу.

И с той поры обязан был

Своей родни стыдиться.

Казачий грозный атаман

Прямой его прапрадед,

Он пролетариям всех стран

Не раздавал награды.

Лампасы деда наш майор

Сменил на канты франта,

Но жил с опаской он с тех пор –

Ведь дед –то в эмигрантах.

Покуда новый контингент

В бараки заселяли,

Блатные думали, как быть,

Заточки доставали.

Нарушив наш блатной закон,

Решил сходняк* в ту ночку,

Санек «Блатарь» уж нам не кент, -

Пусть валит лес – и точка!

Санек послушал эту речь

И обломил всех сразу:

«Всю вашу свору, злую масть, 7.

Мы выжгем, как заразу!»

«Ну, хватит слушать сучью муть!» -

Взревели волчьи глотки.

«Завалим падло прямо тут!

А после – выпьем водки!»

Рванулись, а в руках ножи,

Заточки, финки блещут –

Кричат:

«Хватай его!», «Держи!»

«Дай в глаз!», «Зайди за плечи!»

Санек на фронте был сапер

И знал свою науку,

Из под фуфаечки топор

Скользнул привычно в руку.

И треснул в темя, ведь топор

В руках умелых страшен –

В опилки рухнул первый вор,

Отведав «манной каши».

Затем в барак фронтовики

Влетели – стало душно,

Пришли на помощь ** мужики

Кровь брызнула на потолки,

*«Сходняк» – собрание авторитетов зоны. ** «мужик» – заключенный не воровской масти.

3

«Хозяин» слушал патефон –

Пластинку о русалке,

Когда шестерочный дозвон*

Ему донес о свалке.

В барак отправив полувзвод,

Начальник просчитался –

Он не учел, что тот народ 8.

С войною повенчался.

Охрану в несколько минут

Они разоружили,

Своим раздали ППШ**,

Овчарок перебили.

Хоть им и жалко было их –

Собаки ль виноваты? –

Но вот за горсть людских грехов

Досталась псам расплата.

«Хозяин», выживший конвой

И недобитки – воры

В начкорпусе по заперлись

На все замки-запоры.

Успели, правда, отослать

В район радиограмму:

Мол, так и так,

Восстал штрафбат –

Грозит зарыть нам в яму.

Скорей пришлите спецотряд

И непременно – танки!

Секретной почтой этот «шифр»

Дошел и до Лубянки.***

Каратель опытный прочел

Сей текст, понюхал даже,

И матюкнулся,

«Хорошо!!!

Все сдохнут на параше!»

И вот Лубянский генерал

Что прилетел с конвоем,

Погоны красные сорвал

С начальства перед строем

———————————————

* «Шестерка» – доносчик, прислужник. ** «ППШ» -пистолет пулемет Шпагина. *** «Лубянка» – здание МГБ, затем КГБ СССР в Москве.

А Нач.Облага в кандалах 9.

Увез в Москву с собою.

Жену – в тюрьму,

Детей – в детдом

Трясется в страхе весь Обком.

Тем часом в лагере успех

Фронтовики добыли.

Склад захватили, хлебный цех

Охрану перебили.

4

«Нам корпус надо взять скорей,

(Ведь там и связь и касса!),

Пока каратели придут –

Иначе ноль на массу!»

Так говорил Санек «Блатарь» -

Повстанцев признанный главарь.

«Ну, ты задачу выдал всем!

Из камня корпус сложен

Да пулеметов там штук семь –

Мы всех своих положим»

Так возражал ему штрафбат

Его дружки, все – асы…

«Мы им устроим Сталинград,

Нет хода нам без кассы!

Возьмем начкорпус и уйдем

Через тайгу к хакасам.

Оттуда - может быть

В Китай –

Там, говорят, в Харбине,

Живут и нынче казаки,

Хотя и на чужбине»…

Китай, Китай –

Далекий путь 10.

В страну древнейшей славы…

Но как сумела обмануть

Народ наш православный,

Потом в бараний рог согнуть

Родная-то держава?

Видать, народ у нас таков –

Пока он вне барака.

Властям прощать он все готов,

Пускай хоть ставят раком!

Но вот война –

Другой расклад,

Там братство фронтовое

Скрепляют кровью, и позор

Смывают не водою!

И кто под пулями прошел

От Волги до Берлина,

Тот человечью стать обрел –

Он больше не скотина!

Санек майору предложил:

«Сдай корпус, сдай нам кассу!

Даю клыка*, что будешь жив,

А мы уйдем к хакасам».

Но тот залег за пулемет.

Упрямая зараза!

И кабинет его как ДОТ***

Пришлось взрывать три раза.

И в развороченном аду

Еще стволы шипели,

Лежал хозяин как в бреду

В разорванной шинели.

Увидел всадника в огне

Он сквозь туман кровавый

——————————————

«Дать клыка» – лагерное – «поклясться».

То дед на боевом коне 11.

Пронесся с конной лавой.

Потом он взвился к небесам

И внука заприметив,

Сказал:

«Детинушка, ты сам

За все грехи в ответе!»

Санек «Блатарь» к нему вошел –

Майор лежал недвижим -

Он подтащил его к стене

К политбюро поближе.

Портретов ряд – вожди глядят.

Как пес их умирает,

Склонился фронтовик над ним

И ордена снимает.

«Ты, сволочь, эти ордена

Не заслужил, однако.

Нагрудный знак – тебе цена

От фабрики «Госзнака».

Майор был высказаться рад

Да умереть скорее:

«Пусть недостоин я наград,

Но я служил идее.

И жизнь напрасно не отдал –

Начальник встрепенулся,-

Мой дед герой был, чтобы ты знал»…

Уж рядом с ним курочат сейф,

Где денежки и злато –

Земля Сибирская щедра,

На золото богата.

А штрафники тем часом жгут

Начкорпус*, БУР** и карцер.***

«Блатарь» команду подает

Пора мол, в путь дорогу!

Живым своим ведет он счет,

Погибших, очень много.

«Не зря ты, пес, подох – не зря! 12.

Стрелять умел собака!

В могиле общей в три ряда,

Заройте за бараком!

Погибших наших штрафников»

Велел он бесконвойным****

Затем принявши водки штоф,

Прочел заупокойную.

Кто жив тому-то повезло!

По вещмещку на брата,

Досталось денег и жратвы,

И золота богато.

Шесть тысяч ЗЭК-ов у ворот

Их проводить собрались

Да только зону покидать,

На риск пойти боялись.

Мол, мы уж лучше досидим,

Глядишь, скостят нам сроки –

Мы с властью биться не хотим,

У нас свои зароки.

Решил так лагерный актив

Из бывших партократов,

Чекистов, ссученных ментов

Кровавых лет тридцатых.

——————————————————————–

* «Начкорпус» – здание лагерной администрации. ** «БУР» – барак усиленного режима. *** «Карцер» – штрафной изолятор. **** «Бесконвойный» – заключенный на положении поселенца с возможностью выходить за пределы зоны.

5

На третий день пришел спецполк

И три тяжелых танка

И под расстрельный плац

Со рвом

Расчищена делянка.

Приехал важный генерал – 13.

Сам в золотой фуражке

Да приговорчик зачитал –

Аж, по спине мурашки.

Была впервой применена

По- римски, децимация –

Расстрел десятого в строю,

А по – советски, – акция.

Шестьсот раздетых бедолаг

Построили колонной,

Зачем-то приспустили флаг,

Врубили Мендельсона…

Томился скукой пулемет

Такой же, как, у Анки,

Но вдруг веселый поворот

Случился на делянке.

То бишь, сюрприз…

Часам к восьми.

Когда все ждать устали,

Указ кремлевский привезли

И громко зачитали.

Гласил нежданный тот указ,

Что вождь, пахан народов

Их всех помиловал, простил –

Мерзавцев и уродов.

Двадцатилетний дали срок

Им вместо высшей меры –

Таков был пламенный урок

Рабам партийной веры.

А беглецов простыл и след…

Но в городе Харбине

Жил бонвиан и сердцеед –

Не знаем, жив ли ныне?

Китайский парень Сянь Ли-Кор,

Потомок мандаринов,

Что пережить сумел террор

Суровых хунвэйбинов.*

Потом открыл он ресторан 14.

С названьем чисто русским.

Где пролетариям всех стран

Готовил сам закуски.

Он был не очень узкоглаз,

Что объяснялось, кстати:

Мол, мать в России родилась,

Отец – из местной знати.

Был осторожен и хитер,

И мафией китайской

Всегда вел умный разговор

Без галстука и маски.

Не знаем, он ли то, не он?

Но поживаем веря,

Что не пропал в краю чужом

От водки и безверья.

Кто ж не ушел из зоны той,

Там с жизнью распрощался.
Да без могилы сорок лет

Злым призраком скитался.

И только в памяти людской,

Как след расправы воровской.

Тяжелый груз остался.

А край родной?

Что край родной!..

Таежные пределы

Уже освоены давно

Потомками для дела.

По трубам – газ,

По трубам – нефть

И горкой – золотишко.

В стране всего в достатке есть –

Хватило бы умишка.

1955 – 2000 гг. Тайшет – Воркута, далее – везде.

Борис Мариан

Лупашко Михаил

* Хунвэйбины – стражи Китайской культурной революции.